Тетка засмеялась облегченно, оперлась рыхлым гузном о прилавок.
– А грязный-то, а смердячий!… Что? Нет, дедуля, ничего ты нам не давал. Мы с Тилей греха на душу не возьмем и твоих денег нам не надо, да Тиля? Истинный крест. Погоди, сейчас попьешь горяченького, хоть согреешься как следовает. Понятно, что бутылку тебе, не за цветами в ночной магазин поперся, в такую-то погоду… Где живешь-то? Здесь ты ничего не ронял. Посмотри по карманам. А много ли было?… Ого, а ты, часом не бредишь? Сотня у него была! Ну, тогда ищи хорошенько, если не прибредилось, а нам твоей сотни не надо, не беднее твоего. Ну не дергайся, не суетись, глотни, глотни еще пока теплый… Да куда ты!… Вот же козел, нет, ну ты подумай… Все, Тиленька, отбой. Бегать мы за ним не будем. Воду вылей, а стакан сполосни как следует, он из него пил, мало ли… А лучше выбрось, дерьма не жалко. Выбрось его совсем, говорю, и подмети здесь! И грязь вытри. Надо же, будто мы его вонючие деньги взяли. Правильно люди говорят: «Не делай добра – не получишь и зла». Да чтобы я еще раз какого-нибудь синяка в магазин впустила… И ведь, главное, замерзнет насмерть под забором. Надо было ему поднести сто грамм, он бы в подсобке и уснул до утра… Хоть бы его какая лягавка подобрала, да в помещение, все ведь живая душа… Э-ха-ха-а, скорей бы утро…
Но человек не свалился под забором, не замерз насмерть и даже не попался в лапы патрульной службы: отчаяние придало ему силы, вернее, выхватило последние из страдающего тела – и человек добежал, добрел, дополз до своего единственного убежища, до чердака в заброшенном доме.
Ботинки никак не снимались с задубевших ног; человек дергал и тряс ими, плохо понимая, что делает, наконец повалился ничком на свою лежанку и задрожал в беспамятстве.
Немного погодя и дрожь прекратилась и человеческое тело приготовилось умереть, обмякло, легочные и сердечные мышцы все еще шевелились, полусонные, но только по привычке: ничто уже, ни череп, ни позвоночник, не командовали ими, не понукали…
Дом заохал, заворочался, сколько фундамент позволил… Жалко человечка. Он ведь привык к нему, маленькому и непутевому, вместе перезимовали, вместе ждут неизбежного. Как он, дом, никому не нужен и лишний для этого мира, так и человек этот – точно такой же всеми забытый хлам. Но ведь он, дом, нужен человеку, раз тот поселился у него и ждет защиты. Значит и человек ему нужен: с ним он – жилище, а без него – старая развалина, как та соседка-водокачка без воды. Непогода с новой яростью вспрыгнула на дырявую крышу, заелозила, пытаясь просунуться внутрь, дотянуться и пожрать невидимые лучики тепла, все еще исходящие из неподвижного тела…
Дом крякнул, поднатужился, повел плечами – кое-где щели вовсе сомкнулись, а кое-где чуточку, но обузились. И кровля почти перестала протекать: большая часть ледяной, сиропной густоты слякоти, послушно заскользила по пологому склону, перевалила через неровные края и поползла по стенам вниз, куда и положено. Вот и пусть себе, – главное, что по наружной части стен, не по внутренней. Хитрый и жадный ветерок-ледянец, еще с моста увязавшийся за человеком, зло взвизгнул и забился в панике: двойная оконная рама схлопнулась всеми створками сразу и осколки стекла в наружной ствоке распороли на воздушные ленты длинное верткое тельце. Визг истончался, перешел в комариный зуд, потом вроде бы опять набрал густоты и злобы… Дом понимал, что против ночных стихий сил ему надолго не хватит, до утра бы продержаться, однако главное дело было сделано: человек пошевелился и даже застонал во сне… Или, может быть, в бреду – дом недоуменно вслушивался в бормотание и вскрики спасенного им человека – ничего не понять: то ему холодно, а то вроде бы и жарко… Пить хочет. Что мог – он смог и сделал, дальше человек сам пусть справляется, а он, дом, устал… Надо бы подремать, пока не рассвело, а там опять смотреть и караулить свою судьбу… Да карауль не карауль, а мимо не проедет… Нет, но все-таки…Может быть, раз в нем есть жильцы, хотя бы один этот, его и не снесут? – Дом помечтал немного, понимая, что думает глупости, закашлялся смущенно. Весь ум обветшал, отсырел, это от старости… – Спи, спи человек, сил набирайся, утро скоро.
И утро пришло, а за ним по-летнему жаркий день, прогревший дому бока и темя, не до нутра, не до сердца, но изрядно… Человек так и не очнулся, только разметался во сне и стонет чего-то и хрипит… Но живет.
А вечером вновь похолодало, но это уже была не та стужа с лютой пургой, что вчерашней ночью, и дом сумел удержать остатки дневного тепла до следующего утра. И вновь наступил день, хмурый, но не промозглый, а мягкий и безветренный…
Четырежды за трое с лишним суток большие и малые физиологические нужды побуждали человека вставать и нести в туалетную дырку требуемое, но действовал он как сомнамбула, не отдавая себе отчет в содеянном. От бреда – и то у него сохранилось больше воспоминаний. Пару раз силы организма и подсознание подводили человека и он обмочился. Об этом он равнодушно догадался на четвертые сутки, сразу же, как только сознание вернулось к нему, по запаху.
Человек ощупал себя сзади и спереди, медленно, с натугой сел, опираясь на дрожащие руки. День. Воскресенье…
– Какое, к черту воскресенье, когда вчера была среда??? Головокружение резко усилилось и человек мягко повалился навзничь, чтобы отдышаться и подумать. Нет, раз он подумал про воскресенье – значит, так оно и есть. Слабость – дышать и то работа… А тут еще и обоссался, похоже… Штаны его и продавленный матрац скверно пахли мочой, потом и еще какой-то полуразложившейся органикой… – Может, мышь оттаяла, или голубь, на дворе, вроде бы, не холодно…
Нет, сегодня точно воскресенье, и он проболел трое суток с лишером. Ничего не ел, не пил… Человек сморщился, припоминая… Вроде бы, вставал он пару раз и вроде бы пил из корытца. Надо бы еще попить… «Да!» – закричали ему язык и губы, попей, попей же скорее… Горло ойкнуло тихо, но смолчало, также истомленное долгой жаждой. Человек вновь сел, осторожно встал и вновь брякнулся тощей задницей на матрац – опять голова кругом и ноги не слушаются… Хорошо хоть не болит. Да, хорошо, что голова только кружится, а не болит. Вот именно на этом положительном факте надо сосредоточиться и добраться до корыта. И напиться маленькими глоточками. А руки будут помогать ногам и держаться за стены и иные полезные опорные приспособления. Вот так. И оказалось, что совсем недалеко. И мелкими, главное – мелкими, воды целое корыто, пей – не выпьешь за неделю, водичка свежая, относительно чистая… Ну, по крайней мере, почище, чем из лужи.
Человек насыщался водою не менее десяти минут, потребляя холодную влагу медленно, с паузами, воробьиными глоточками, и благодарное горло соглашалось принять еще и еще.
Теперь надо бы умыться. Зачем нужно умываться по утрам – человек уже не знал, но старая привычка не исчезала даже под напором пропитых лет и перенесенных невзгод. «Надо бы лежанку высушить, проветрить», – подумалось человеку и он двинулся было к окну – отворять… Нельзя – заметит кто-нибудь, сторож какой, или еще кто, и пинка под сраку. А если к солнышку подвинуть? Человек, сопя, стал двигать матрац с остатками кушетки поближе к окну и чуть было вновь не потерял сознание: сидишь, стоишь спокойно – вроде бы ничего, напрягся чуть – голова как после карусели… Ладно, пусть так стоит, солнышко через час само на это место придет…
А пока стоит подумать, что делать дальше. Надо пойти, поискать пожрать и выпить…
Человек вдруг вскочил с матраца и замер в полусогнутом положении. Затем медленно распрямился, попытался расправить плечи…
А я не пью. Да, я трое суток не пил, пить не хочу и никогда больше не буду этого делать, никогда. Никогда! Никогда! – Человек так обрадовался осенившей его идее, что даже попытался сплясать какое-то коленце – и опять чуть не упал.
– Точно! Раз так – так вот так! Не пью. Новая жизнь, воскресенье, возрождение. Ура, парень! Надо обыскать карманы, вдруг сотня там? – Человек вновь и вновь, круг за кругом, обшаривал все возможные места в своей одежде, все карманы, складочки и закоулочки – денег не было, только талер и семь пенсов. Этого даже на пиво не хватит… Какое пиво??? Никаких пив и коньяков. Картошечки вареной и картофельного теплого отварчику. Так… так… так… Надо что… Сейчас около полудня, надо пойти к свалке у залива, там, недалеко от трансформаторной будки есть место, куда сваливают всякую тканевую рухлядь. И надо поискать там штаны. А по пути прикумекать что-нибудь насчет еды.
В крайнем случае, пройтись по церквям, да по баптистам, или еще где – покормят, в воскресенье день благотворительный…
Человек не ошибся, было воскресенье, день особенно благоприятный для пословицы о том, кто предполагает, а кто располагает: до свалки человек так и не добрался в то утро, в буквальном смысле упав на руки двум старым теткам из местного общества спасения. Упал, расплескал кастрюлю с бульоном, чуть сам не обварился… Двое суток он протерпел в скорбном месте, а на третьи сбежал, не в силах долее расплачиваться натурой за пропахшие хлоркой еду и новую одежду: ведь надо было часами, трижды в день, выслушивать скулеж о праведном образе жизни и милосердии божьем, да мало того, что слушать, а еще и псалмы петь, каяться, трогательно врать о своем беспутном прошлом и благочестивом будущем…
